Поздней порой по Петербургу плёлся почтенный пешеход. Пурга почти прошла. Печальный полумесяц поливал посеребрёнными потоками пустынные проспекты. Пешеход плёлся преспокойно, потихоньку посвистывая по пути. Привычный путь пролегал по проспекту, потом по паре переулков, по поросшему полынью пустырю. Пройдя последней поворот, прохожий приостановился, прикуривая папиросу. Пустырь прорезал приглушённый писк.
«Проклятье,» — прошептал пешеход, пускаясь проворнее. Поздно! Перед почтенным прохожим поскакало пятеро попрыгунчиков, преступников, переодетых привидениями. «Портфель!» — просвистел первый попрыгунчик. Перепуганный прохожий протянул портфель. Подтянув простыни, преступники подхватили портфель, потом поскакали прочь, противно поскрипывая по пути. Пробило пять. Прохожий пал посреди пустыря. Приступ повалил пожилого путника. Псы, проживающие по пустырю, подрались, подъедая потроха прежде почтенного прохожего. Портфель пропал.
Пульхерия Петровна плюхнула перед постояльцем полную поварёшку подгоревшей перловки. «Пусть подавится, проклятый!» — прочувственно подумала Пульхерия, по-прежнему премило подмигивая. «Пошла прочь, проститутка!» — прохаркал постоялец. Пульхерия помчалась прочь. «Почему проститутка?» — позже плакала пышная прелестница. Пусть Пульхерия прежде подрабатывала проституцией, порядочные постояльцы предпочитали помалкивать, побаиваясь побоев Пульхериных приятелей. Последний приятель, пожилой повар Порфирий Петрович пожимал плечами, подыскивая предлог преспокойно переспать. «Пусть платит, подлец,» — прерывая порывистого повара, поднялась Пульхерия, поправляя платье. Повар пожал плечами. Подождав, пока Пульхерия постучит по постояльцевой притолоке, повар прокрался по полу, потихоньку прихватив портфель, позабытый позавчера предпоследним Пульхериным поклонником, пижоном, переодевающимся привидением. Предатель, притворявшийся поваром, прошмыгнул промеж привратников, прощально плюнув. Плевок потёк по прокопчённой плите, преступный приятель пристрелил павшую Пульхерию, предпочитавший проституток постоялец повесился. Повар по пути попал под пресс-папье партийного погрома. Портфель пропал.
- Папа, помоги приоткрыть, пожалуйста, — пионер Петя протянул папе, почётному прорабу Прохору Палычу пыльный проржавленный портфель.
- Пойди, поиграй, — подхватив портфель, проговорил Прохор Палыч.
- Пожалуйста, — продолжал подлизываться пионер.
Прохор пнул пионера по почкам, помахал платком, пока Петя пролетал под потолком. Почуя превосходный промысел, предусмотрительный Прохор пытался приоткрыть портфель.
- Папа, папа, — повторно позвал противный пионер. Прохор поправил противогаз, потом повернул переключатель. По пространству поползла паралитическая потрава. Пионера повалило, прокатило по полу, потрясло. «Пусть псехта пупет папа!» — последним припевом помянул папу пионер, поднимая парабеллум, полный пороха. После печального происшествия Пете поставили памятник. Подписали почему- то «Павлику». Перепутали, пожалуй. Прочие пионеры периодически подходили, подкладывали пионы. Порой появлялись партизаны. Прослезившись, пели печальные песни, поминали Петю. Портфель пропал.
Прошло порядком пятилеток. Поиски портфеля продолжались. Поседевшие преступники перерыли помойки, предпринимая последние попытки. После пресного пропитания приосанивались, пускались привирать про портфель. По понедельникам пили протухший портвейн, писали пулю. Проигравший пел петухом, пока позовут. Последним проиграл преступник по прозвищу Пупс. Пупс приготовился прокукарекать, прокатился по перилам, поневоле попав по почтальону. «Письмо,» — прохрипел поваленный почтальон. «Про портфель?» — пропели преступники. «Подождите, писано по-португальски,» — проговорил Пупс, послав подальше почтальона. «Почему по-португальски, посмотри, прорисован парк Пантин, пригород Парижа», — промолвил подошедший Птырюга, преступный подросток- переросток. «Положение прояснилось. Портфель почти прорезался. Прорывайтесь под плотиной. Пейте противочумную прививку. Протодьякон.» — прочел Пупс. «Париж! — привстали преступники, — Поехали!» «Протодиакон приказал прорываться, пойдём пешком,» — предостерёг Пупс. Порешив Пупса, преступники пошли пешком. По парижскому перрону прохаживалась почтенная публика. Пофыркивая, подходил поезд. Поджидали почётного председателя парижской полиции, польского помещика Питера Портвейнда. Политрук по призванию, писатель по профессии, Питер приехал прощаться. После предоперационной подготовки Питеру пробежали полгода прозябания. Портвейнд предпочел понемногу повеселиться. Париж процветал. Пантеон пустовал. Презервативы приобретали популярность. Пошлые предместья пьянствовали по пятницам. Подметая полой платформу, прошествовал православный поп. Питер, проходя, поклонился. «Покайся, презренный,» — прошипел поп. Протрезвевшего Питера прошиб пот. «Прости, покаюсь,» — поразился простодушный Портвейнд, падая перед преступным протодиаконом. После покаяния перетрусившего Питера поп подстроил покушение, потом послал письмо подельникам. Пока преступники пробирались, подлый протодиакон, проходя под потолочным перекрытием, погиб, подавившись просроченной простоквашей. Подельники пренебрегли пожеланием попа пить противочумную прививку, пали по прошествию профилактического периода. Портфель пропал.
Промчалась перестройка. Прогремел путч. Передовая печать писала про портфель. Прочитав, прежние пролетарии преображались. Покинув партию, переставали пить, почитывали политэкономию, подписывали петиции. Потом про портфель потихоньку позабыли. Приторговывали. Прирастив прибыль, приобретали «Порше». По предъявлении паспорта переизбирали президента. Поговаривали, портфель прибрал помощник президента, посоветовав прочим придерживаться покоя. Правда, после переизбрания президент приболел, пообещал передать портфель премьеру. Пока портфель перешёл пресс- секретарю, потом прислужнику. Потом пропал. Присутствовавшие предъявили претензии преторианцам, получилось побоище, потом пепелище. Практически пра-история, поперхнувшись пресловутым портфелем, пошла попятным путём. Погас последний прожектор. Путивль пал. Почтамт порушен. Полигон перейдён. По плацу прошествовал полк подпоручиков. Последний подпоручик почерневшей перчаткой придерживал по-прежнему пыльный, проржавленный портфель. Портфель потрескивал. «П-ц!» — привычно подумал полковник. И это действительно был конец.
